Короли поневоле

Маэдрос

   Нион

   Птица последнего берега

Раисе, Гарету, Князю

Ночь неторопливо приближалась к рассвету. Костер горел все еще ярко, но пламя его больше не соперничало с красноватыми отблесками в вышине – небо снова стало темным, как и полагается небу в летнюю ночь. Мы сидели молча и почти не шевелясь.

Мы – это несколько эдайн и эльда. Женщина, седой старик с дрожащими руками, мальчишка, еще не ставший воином, и эльф с наспех перемотанной головой, с гербом Дома Феанора на истрепанном плаще. Старик прижимал к груди сумку, набитую бумагой, и неразборчиво бормотал что-то…

-         Снова сочиняешь? – тихо спросила я.

Дирхаваль покачал головой.

-         Нет. То есть да… Думаю. О том, что могло бы быть, если бы они, наконец, обрели этот злосчастный Камень и успокоились…

-         Не успокоятся, - проговорил Морион. – Пока не обретут то, что искали…

-         Что-то там теперь? –  Имлах тихонько всхлипнул. Он тревожился за мать и маленького брата, оставшихся в Гаванях.

-         А ведь мы предупреждали вас… - вздохнул Морион. Но ему никто не ответил.

Нападение на Гавани действительно не было ни для кого неожиданностью. И нас честно предупреждали об этом. Не орки, нет. Свои, эльфы. Эльфы Дома Феанора, узнавшие, что Эльвинг Светлая хранит на груди Наугламир с вставленным в него Сильмариллом. Предупреждали и просили: отдайте Камень, и не будет крови…

Я хорошо помню, как однажды вечером Эльвинг собрала всех на главной площади и тихо спросила: что скажете мне, народ? Я не имею права рисковать жизнями многих… и если вы в один голос ответите: отдать, то…

Но мы ответили: решать тебе, госпожа. Твои отец и мать погибли за него…

Тогда Эльвинг сказала: но сколько погибнут еще…

А мы ответили: забрать Сильмарилл у нас легче, чем у Моргота? Пусть попробуют…

И Эльвинг вздохнула.

А городские кузнецы стали ковать оружие.

Только Дирхаваль ничего не сказал тогда. Молчал несколько дней. А на него, разговорчивого и нетерпеливого, то и дело бормочущего под нос старые или новые стихи,  было это совсем не похоже…

Дирхаваль – это мой учитель. Если, конечно, так можно назвать полунищего старика в вечно разодранной одежде, с встрепанными клочьями седых волос и сумасшедшим взглядом, который вцепляется мертвой хваткой в любого вновь прибывшего в город и выспрашивает, вытягивает из него песни, предания, легенды – все, что тот мог сочинить или слышал от родителей в детстве, во время скитаний или еще Валар знают когда. Впрочем, в Гаванях к этому зрелищу давно привыкли. А я привыкла переписывать ему потрепанные клочки рукописей, найденных неведомо где, записывать стихи, которые он бормочет на ходу, таскать за ним сумку со свитками, а также кормить, штопать одежду и напоминать, чтобы выпил лекарство. Подозреваю, что без нас с Найвен Дирхаваль давно бы умер с голоду. По крайней мере, Найвен часто об этом говорит…

Впрочем, Найвен говорит еще много что. Например, что девушке – то есть мне - негоже ходить, как нянька, за стариком, а надо бы уже выйти замуж и завести свою семью. Или – что лучше бы я занялась стиркой или уборкой, или спать бы легла, а не изводила по ночам свечи на эту ненужную писанину. А я только смеюсь, потому что наконец-то нашла дело, которое искала. С детства хлебом не корми – дай послушать захожего сказителя или менестреля, а ночами – записывать то, что услышала… или придумала сама. Впрочем, я не обижаюсь – знаю, что Найвен ворчит не со зла. Просто сестра тревожится за меня.

Мы с Найвен – всего лишь двоюродные сестры, но я люблю ее, как родную, хотя мы и познакомились-то, уже будучи взрослыми. Может, потому, что сестер у меня никогда не было, только брат. А может, потому, что нужно же человеку хоть кого-то любить в этом мире, и нельзя оставаться одному. А у нас с ней – никого; моя мать умерла, едва мы добрались до устья Сириона, а родители Найвен погибли очень давно. Кроме того, Найвен, уже смирившаяся с тем, что ее личное счастье где-то заблудилось, пыталась устроить его хотя бы для меня. По-своему, порой грубовато, но тревожилась она обо мне и, махнув уже рукой на себя, старалась хотя бы мою жизнь сделать счастливой.

Но я и так была счастлива. По утрам в розово-туманной дымке светились белые паруса – множество легких судов было скрыто в тростниках. Эти корабли похожи на птиц, живших на побережье – такие же легкие и быстрые, только молчаливые. Часто по утрам я приходила к обрыву… кормила чаек – много их жило в прибрежных зарослях, долго-долго вглядывалась в подернутое голубым дымком море, и ветер швырял в лицо пригоршни соленых брызг. Этот светлый край стал моим домом. Здесь всего было вдоволь – солнца, зелени, смеха и мира. Порой мы встречали даже надежду… редко-редко… когда вечерами все собирались на главной площади и, не разбирая, кто откуда родом, пели и шутили бок о бок. Дымок костра сулил в такие минуты только хорошее… пусть даже хорошего этого оставалось не так уж много.

У тех, кто приходил в Гавани Сириона, часто никого и ничего не оставалось. Сюда стекались беженцы со всех уголков Белерианда, и никто не удивлялся, если синдар и нолдор жили рядом с людьми, порой на торгу слышалась  гномская речь, а смуглые, раскосые вастаки хоть и знаками, но пытались объясниться с лайквэнди. Беда заставит – жизнь научит.

И все это разношерстное население почитало своим правителем лорда Кирдана Корабела. Приют здесь находили все, кто приходил с миром. И никто не удивился, когда однажды горстка измученных эльфов попросила убежища, а их предводительница – статная нолдэ с золотыми волосами – долго-долго говорила о чем-то с Кирданом… а вслед ей прошелестел слух: «Галадриэль… сестра Финрода Фелагунда». Эти имена были окутаны тайной, как дымкой тумана… по крайней мере, я не надеялась когда-либо увидеть ее.

А Галадриэль поселилась совсем неподалеку от нас, и с ней осталась девочка примерно моих лет, темноволосая и красивая. Я лишь потом узнала, что значит это имя – Эльвинг.

Впрочем, все это случилось, когда мы с матушкой только-только отыскали дом Найвен, бежав из разоренного Бретиля. А с тех пор прошло… лет, наверное, с десяток, и матери давно нет, и девочка эта выросла, теперь ее почитали едва ли не так же, как самого лорда Кирдана.

Старым легендам не важен срок. А  легенд и преданий Дирхаваль знал немало, и жители города любили их слушать.

…Поэтому оба мы – и я, и учитель - знали, что мира не будет. Лорды-феаноринги, однажды поднявшие оружие против своих, сделают это еще раз… и еще… пока не обретут то, что искали.

Город готовился к войне.

Впрочем, на укладе жизни это никак не отразилось. Все так же полон был трактир, все так же сбившаяся с ног Найвен не успевала кормить гостей, все так же Дирхаваль полудремал за столом, пока я или сестра не уводи ли старика спать. Только сейчас сделать это было гораздо труднее – народ с большей, чем раньше, охотой слушал его рассказы. А по утрам так же надо было возиться в огороде, стирать и шить, подсчитывать выручку,  готовить обеды, и совсем не оставалось времени на то, чтобы пугаться при виде учений, которые все чаще и дольше проводились в городе. В конце концов, ко всему можно привыкнуть, и к этому полувоенному положению мы привыкли тоже.

Я все равно не верила, что случится беда. Умом понимала, а душой – не верила.

Семь поколений нашего рода служили лорду Маэдросу, и ни разу он не подвел своих вассалов. Гордый и замкнутый, он, тем не менее, всегда и во всем был честен. Для моего деда лорд был образцом порядочности и верности слову, мужества и чести. До сих пор помню рассказы старика, выжившего в Нирнаэт и до седых волос служившего старшему феанорингу. И помню наши с братом детские игры, когда, наслушавшись старых преданий, мы представляли себя то Маэдросом в плену, то Финголфином, передающим корону, то еще кем-нибудь из тех, чьи имена знал весь Белерианд. А отца я не знаю – он погиб, когда мне не было полутора лет, исполняя данную нашим предком присягу Дому Феанора. Впрочем, он, наверное, тоже смог бы рассказать о них только хорошее…

И вот теперь  - поверить в то, что наш лорд творит бесчестье? Узнать, что то, чем ты жил, - ложь?

Я старалась не встречаться близко, не оставаться наедине с беженцами из Дориата, хотя с тех пор прошел не один год. Потому что их глаза вернее всяких слов говорили: все было. Кровь, убийство безоружных, не резня – бойня. И творили ее те, кому мы клялись в верности и чести.

Это не может повториться. Однажды они совершили ошибку – но ведь раскаялись в ней. И потому вновь и вновь шлют Эльвинг послания с просьбами вернуть Камень.

Вот только не сможет Светлая Леди его отдать…

Дирхаваль все чаще вздыхал и замолкал, глядя в свиток невидящими глазами.

-         Полно, - попробовала как-то утешить его Найвен, - не все так страшно, как кажется. Не звери же они, в конце концов…

Дирхаваль криво усмехнулся и не ответил. Трактир уже опустел, дело близилось к закрытию, и только мы втроем да сосед – Амлах-кузнец – сидели за дощатыми столами.

-         Дирхаваль, - спросила я, - но ведь они сами сказали, что хотят мира. Ведь Сильмарилл-то не у Моргота… чего им драться?

Обычно ответа от старика можно было не ждать – он ограничивался коротким невразумительным бормотанием, или отмалчивался, или разражался длинной легендой, никак, по моему мнению, вопрос не проясняющей. Но в  этот раз неожиданно мирно и спокойно объяснил:

-         Они клятву давали, понимаешь? Будут преследовать любого, кто покусится на их сокровище. Так что случись… не остановятся.

-         А если нам уйти из города? – тихо спросила Найвен.

-         Куда уйти? – горько проговорил Амлах. – У Моргота и у феанорингов руки длинные…

Больше мы об этом не говорили.

… Морион молча смотрел в огонь, вертя в пальцах сухую ветку. Мы вылетели тогда на него внезапно – я, Дирхаваль, Имлах… Впрочем, можно сказать, что это он на нас вылетел. Выбрел. Просто шел, не глядя, вдоль берега, а мы, наткнувшись внезапно на темную фигуру, вскрикнули и шарахнулись прочь. Он ошалело посмотрел на нас… а потом в его глазах мелькнула искра понимания, и, подхватив малыша на руки, он быстро зашагал прочь, бросив на ходу: «Идите за мной…»

И мы бежали - долго-долго, пока закат не погас, сменившись глубокой темнотой. Пока не выбрели на эту вот полянку среди деревьев. Дирхаваль сразу свалился наземь, тяжело дыша, а Имлах и я принялись собирать хворост, повинуясь короткому приказу.

Эльф не ответил, кто он и откуда, не спросил наших имен. Только проговорил хмуро:

-         Зовите меня Морион…

Вправду ли был он безумен, этот воин Дома Феанора, или таким его сделала битва? И была ли она, битва эта? Что сейчас там, за белыми стенами?

Все ждали нападения, да, ждали. Но, видно, слишком долго ждали. И, как  во всех порядочных легендах, ничто не предвещало беду, и день, как ему и полагалось, был мирным и солнечным.

День вправду был очень солнечным. С утра Найвен затеяла большую стирку, и  двор украсился, словно флагами, белыми вышитыми простынями. К полудню поднялся ветер, и флаги эти хлопали на ветру и предвещали скорое путешествие… куда? Даже Дирхаваль повеселел и, склонившись над очередным клочком свитка, что-то тихо мурлыкал под нос. Я носилась, как угорелая, от трактира к нему, стараясь и сестре помочь, и учителя послушать, коли уж он в настроении. Но получалось плохо. Зато я тешила себя надеждой, что вот уж вечером... Кстати, вечер обещал стать тихим и безветренным – к ужину ветер угас.

На площади, где собралась молодежь, зажглись факелы. Найвен кивала мне: иди, мол, посиди с ними, но я молча стояла на крыльце, глядя в темнеющее небо. Тихое такое небо, на западе еще оранжево-розовое, а над головой – фиолетовое, постепенно набирающее темноту, и вот уже зажигаются первые звезды. Тихо пели кузнечики в высокой траве – лето идет к середине. Еще один день закончился… мирный…

Тем страшнее оказались для нас крики от ворот. Наверное, потому, что все-таки в глубине души мы этого ждали… Только не поняли сразу, потому что верить не хотели. Но пришлось поверить – по улице стремительно летел Амлах, таща за собой младшего братишку, и в руках его был обнаженный клинок.

-         Найвен, - задыхаясь, выговорил он, подбежав к нам, - уходите! Они все-таки пришли…

Мы оцепенели на какое-то мгновение. Но Амлах уже хватал за руки меня и Найвен, и тогда Дирхаваль принялся запихивать свои записи в сумку, которую всегда таскал с собой, и сестра заговорила что-то о том, что нужно собрать вещи…

-         Какие вещи! – закричал Амлах. – Быстрее! Берегом, обрывом, уходите! Скорей!

-         Дирхаваль, - Найвен кинулась за стариком, - куда ты?!

Мой учитель торопливо ковылял по улице в сторону ворот.

-         Куда?? – кинулась за ним и я.

-         Я буду говорить с ними, - усы старика встопорщились, глаза горели. – Они не посмеют…

-         Какое «говорить», горе мое, - простонала я, хватая его за руку, забыв о почтительности. – Пойдем!

-         Нет, - неожиданно твердо отказался он. – Я летописец,  я должен быть там…

Амлах сунул мне братишку,  схватил старика чуть ли не в охапку и поволок в другую сторону – туда где улица, минуя центр, выходила к причалу.

-         Скорее!

Мы миновали проулок, выводящий к городской площади, краем глаза увидев там мечущиеся факелы, тени, услышав крики. Из мешанины голосов донесся один – высокий, эльфийский:

-         Уводи людей, Айвенар! Уходите, глупцы, это не ваша война! Уходите!

Я оглянулась и увидела, что Найвен с нами нет. Отстала? Ушла? Где она?

-         Амлах, - крикнула я, останавливаясь. – Найвен нет!

-         Уведи старика, - Амлах передал мне руку Дирхаваля. – Я вернусь и найду ее. Не медли!

Этот безумный бег я буду помнить до конца жизни. По пустынным улицам – к причалу, потом мимо качающихся на волнах лодок (как много говорилось о том, что нужно будет, случись беда, послать за помощью к лорду Кирдану – где она сейчас, та помощь?), неприметной тропой под обрывом и дальше – в темнеющую невдалеке рощу. Я не думала тогда о том, почему мы убегаем, правы мы были или нет, по чести ли нам прятаться или же нужно было остаться и погибнуть, отстаивая город. Я знала одно: мне нужно увести отсюда мальчика и старика.

… Мы боялись заговорить, боялись шевельнуться… Наверное, надо было идти туда, и каждый душой рвался обратно. Но мы не смогли бы теперь оставить друг друга, сведенные одной дорогой.

-         Морион, - отважилась спросить я, когда костер разгорелся, отогнав темноту, и мы расселись вокруг и чуть-чуть успокоились. – Морион, ты… оттуда? – я мотнула головой в сторону города.

Эльф понял.

-         Оттуда… - Увидел, как Дирхаваль поднял голову и внимательно смотрит на него, и неожиданно усмехнулся. – Да, из войска лорда Маэдроса.

-         А почему ты здесь? – в лоб спросил его мой учитель.

-         Потому что я не давал клятвы нападать на безоружных женщин и детей, - ответил эльф спокойно, переломив, как ветку, толстенный сук.

При нем не было даже меча.

-         И много вас таких… не дававших? – не унимался старик.

-         Я не считал, - все так же спокойно ответил Морион. И вдруг сверкнул глазами: - Мы без страха шли за своими вождями на битву и на смерть, мы не боимся Чертогов, и каждому из нас Ткачиха отмерила срок и жребий. Но убивать своих…

Эльф не договорил.

Я хотела было спросить его, где он был в Дориате, но не решилась…

В конце концов, они были хотя бы честны перед собой и миром…

Молчание наваливалось, как тяжелое покрывало.

-         Мы многое могли, - проговорил вдруг Морион, не глядя ни на кого. – Каждый из нас, не задумываясь, заслонил бы собой лорда и не пожалел об этом. Но когда мы подошли к воротам… я бросил меч и сказал: нет. И многие сказали так же…

Он вскинул голову.

-         Впрочем, вам не понять, люди…

-         Да нет, отчего же, - очень обыденно и спокойно отозвался Дирхаваль.

Имлах уснул у меня на руках, всхлипывая во сне. Дважды дернулся и позвал мать.

-         Кто у него остался там? – спросил Морион, кивнув на мальчика.

-         Мать и братья, - ответила я.

-         Может, и уцелеют. Нам не нужны напрасные жертвы…

Дирхаваль в очередной раз попытался сказать:

-         Я пойду посмотрю…

Но я опять схватила его за рукав, а Морион спокойно проговорил:

-         Пока я здесь, никуда ты не пойдешь…

Старик вскипел мгновенно, как он умел порой:

-         Это трусость – сидеть здесь и ждать неведомо чего! Там, может быть, наша помощь нужна!

-         Много ты навоюешь, - хмыкнул эльф.

Дирхаваль продолжал так же яростно:

-         Я хоть и стар, но все-таки не дитя…

-         Нет! - вскрикнула я, давясь слезами,  цепляясь за него. – А кто же будет сочинять баллады и рассказывать нам легенды, если тебя не станет?

Дирхаваль молча сел на землю.

-         Все кончится быстро, - проговорил Морион. – К утру вы сможете вернуться домой…

-         Откуда ты знаешь? – не поверила я.

Он взглянул на меня – и мне расхотелось спорить, потому что я поняла, что значат эти слова.

-         Знаю… - тихо ответил он.

Я промолчала, украдкой стирая слезы…

Со стороны города доносились крики и звон железа. И так было долго. Час. Может, два. Или три. Я не считала…

… Старые легенды выходили к нам из языков пламени. История моей земли стояла рядом… а я-то все огорчалась, что мне не догнать ее, что всю славу разобрали отцы и деды, а нам осталось лишь глухое молчание и тайные укрытия в жалкой надежде спастись и обрести мирную жизнь. Мы с матерью бежали под защиту вод Ульмо, чтобы найти покой, но война и сюда пришла за нами. Да только не со славой – с позором. Вряд ли кто станет складывать песни о том, как братья убивали братьев…

Вот разве что Дирхаваль…

Нам – тем, кто стал свидетелем и участником этого – всего и оставалось, что сидеть и ждать. Ибо победы здесь нет и быть не может.

А понимают ли это те, кто пришел сюда с оружием?

Я покосилась на Мориона. Он-то ведь бросил меч…

Как бы мне хотелось увидеть сейчас лорда Маэдроса! Лорда, ни разу мной не встреченного, героя детских снов, храброго и доблестного воина. Я всю жизнь мечтала хотя бы одним глазком взглянуть, каков он на самом деле. Но сейчас… сейчас я желала встречи совсем не для этого. Хотелось взглянуть ему в глаза и тихо спросить: «Лорд мой, зачем? Что же ты наделал? И как нам дальше жить после этого?»…

История не спросит, с чем и когда ей прийти к тебе в гости. Но сама ответа потребует. И объясняй ей после этого… что в кустах отсиживалась.

Что ты могла бы сделать там, женщина? – спросил кто-то внутри меня.

Не знаю. Все, что угодно, только бы не это тяжелое ожидание…

Мысли эти так закрутили меня, что я, кажется, задремала. Потому что в пламени костра увидела лицо деда. Он смотрел на меня, как в детстве, ласково, но ожидающе, и что-то шептал.

Треснула ветка в костре –  в воздух выстрелил сноп искр. Я испуганно вскинулась.

Небо на востоке начинало сереть, видны стали верхушки деревьев, а звезды побледнели.

-         Смотрите! – Дирхаваль вдруг вскочил на ноги и указал в сторону побережья, где от городских стен не доносилось уже никаких звуков.

Белая мерцающая точка замерла на краю обрыва. А потом мне почудился  короткий отчаянный вскрик – и словно искра сорвалась с берега, прочертила плотную тьму ночи и беззвучно канула в воду. Показалось  -  или вправду темнота разошлась на мгновение, тут же сомкнувшись вновь?

-         Что это? – шепотом одновременно спросили мы трое.

-         Факел? – предположил Дирхаваль.

-         Кто-то все-таки смог уплыть за помощью? – несмело спросила я.

Ни одно из предположений мы не могли проверить, а потому замолчали вновь.

Ночная темнота сменилась короткими предрассветными сумерками, когда где-то над нашими головами завозились в ветвях птицы. От Гаваней не слышно было ни звука, и, когда небо начало наливаться алым, Морион сказал, что, пожалуй, можно возвращаться.

Мы шли по знакомой тропе гуськом – я, Дирхаваль, Морион со спящим Имлахом на руках – по-прежнему молча. Море все так же спокойно плескалось у наших ног. Я зачерпнула пригоршню холодной воды, плеснула в лицо. На причале Морион остановился, внимательно оглядел чуть колышащиеся ладьи и что-то пробормотал под нос.

Тихо было и пусто – дома казались не то сонными, не то мертвыми. А когда улицы стали подниматься к центру, я похолодела от ужаса – то там, то здесь нам попадались лежащие на земле люди, эльфы… будто спящие. Вот только так, как они лежали, живые не спят.

И мостовая была почему-то скользкой…

-         Не смотри на них, - неестественно ровным голосом проговорил Морион.

-         Дирхаваль! Ломиэль! – отчаянный крик донесся из переулка. Прямо к нам бежала, спотыкаясь, женщина, и волосы ее развевались, скрывая лицо.

-         Найвен…

Мы обнялись и замерли.

Эльф, секунду посмотрев на нас, ровным шагом двинулся дальше, осторожно прижимая к себе мальчика.

Мы с Найвен не сказали друг другу ни слова. Лицо сестры было перепачкано сажей, размытой слезами, а руки дрожали. Она потянула меня вперед.

Дирхаваль ковылял следом и все что-то бормотал. Я с тревогой оборачивалась к нему. По силам ли старику такие волнения? Вот, он все чаще морщится, прижимая ладонь к левой стороне груди… уложить бы его в доме и напоить отваром из трав.

Найвен тихонько всхлипывала рядом…

… Их было много. Убитых. Кого-то я узнавала, кто-то – вовсе незнаком. Эльфы, люди… попадались и воины с серебряной звездой на одежде – видимо, нападавшие. На улице, ведущей к дому Эарендиля и Эльвинг, их было больше всего. Я поняла, почему – этот клочок города наша дружина защищала отчаянней всего.

На центральной площади горели костры. Туда уже сносили раненых, у костров хлопотали целители. В стороне складывали погибших. Мне захотелось закричать – так их было много…

Что же ты наделал, Лорд мой…

Ни плача, ни криков не было – все происходило тихо, словно в каком-то страшном сне, и даже голоса и шаги не нарушали этой неестественной тишины. А может, просто у меня в ушах звенело от ужаса.

Высокий черноволосый эльф в одежде воина стоял на коленях возле тел убитых. Лицо его, гордое и красивое, было смертельно бледным, обнаженный клинок валялся поодаль. Я медленно опустилась рядом. Не отрываясь, эльф смотрел на двоих, лежащих друг подле друга – неразличимо похожих  и одеждой, богатой, но изорванной и перепачканной в крови, и чертами лиц, и темно-рыжими волосами. Близнецы…

-         Кто они? – видимо, я спросила это вслух, потому что эльф ответил:

-         Мои братья…

Еще один феаноринг подошел к нему, тронул за плечо:

-         Лорд Маглор…

Эльф, не оборачиваясь, что-то проговорил на незнакомом языке. Воин коротко кивнул и ушел, стуча сапогами. Стук этот болью отдавался в висках.

Лорд Маглор…

Значит, эти двое – младшие сыновья Феанора, братья лорда Маэдроса…

Вот так…

Не было ни злости, ни горечи. Только усталость и тупое безразличие.

Меня окликнули от одного из костров - лекари просили принести воды. Молча кивнув, я взяла ведро и, плохо соображая, что делаю, побрела к причалу. От центра туда можно было дойти и короткой дорогой, но, сама не зная зачем, я свернула к дому Эльвинг.

Вот здесь они шли. Им пытались помешать – вон сколько крови на мостовой. Дверь сбита с петель. Видимо, феаноринги гнались за Эльвинг – клочки белого платья на земле… вот валяется ее шаль...

Она бежала к берегу…

Пыталась пробиться к лодкам? Успела? Не успела?

По деревянным сходням я спустилась к воде, цепляясь за траву – лестница краем врезалась в обрыв. Здесь глубоко, и вода всегда чистая… женщины обычно полоскали тут белье. Корабли стоят чуть дальше, поэтому городская ребятня любила нырять с прогретых солнцем досок… такими странным казались тишина и пустота всегда оживленного берега.

С этого обрыва я вчера утром (вчера? сто лет назад) кормила чаек…

Свесив в воду ноги, на мостках сидел эльф. Солнце уже показало макушку из-за края волн, и золотистые его лучи путались в медных волосах и горели на перевязи. Услышав мои шаги, эльф обернулся.

И я сразу узнала это лицо…

Спрашивай, что хочешь, кричи, плачь, возмущайся, осыпай его упреками. Он не произнесет ни слова в ответ, не станет защищаться, даже если задумаешь столкнуть его в воду. Пустой причал – и вы двое. И все ответы на все вопросы, которые могли бы прозвучать. Кроме одного: зачем?

Лорд Маэдрос обвел меня пустыми, словно присыпанными пеплом, глазами и молча отвернулся.

Я не сказала ему ни слова. Подошла и села рядом.

Тишина разбивалась плеском воды о доски. Поднимался ветер.

Откуда-то вынырнула стая белых чаек и с пронзительными криками промчалась над волнами. Мы долго-долго смотрели им вслед. Показалось мне или вправду одна из птиц мерцала, как серебряная звезда?

Наверное, показалось. Или это солнце, поднявшись над горизонтом, на миг зажгло в ее оперении яркие искры…

Декабрь 2003 – январь 2004