Короли поневоле

Маэдрос

Нион

Глюк о Майтимо

*  *  *

«Ну что, не спится? Тишина да морось –

Погода для таких, как мы с тобой…»

Кеменкири

Кеменкири – в благодарность

за «Середину лета»

Я боюсь засыпать. Боюсь ночи, потому что знаю – все повторится сначала. В преддверии сна вижу снова и снова – как кадр кинофильма, как слепок в памяти, еще не греза, но уже и не явь – скалы, заросшие мхом, серая пасмурь, цепляющаяся облаками за верхушки деревьев, ярко-красные гроздья рябины, рассыпанные на камнях вдоль раскисшей дороги. Всадники… один из них, самый высокий, закутанный в плащ, на мгновение поднимает голову, провожает взглядом двух огромных птиц, очерчивающих облака правильными кругами. Из- под капюшона выбиваются медные волосы.

Снова и снова… Откуда?

Нет, я не испугалась. Слишком много у меня друзей среди квэнов, чтобы я не догадывалась, что означают эти сны – не то память, не то… шиза. Но идти к ним и просить совета я не хотела. В глубине души, даже признавая и принимая это явление – квэнство, я все-таки считала, что жить надо здесь и сейчас. Ибо Единый знает, что делает, забрасывая нас сюда – людьми.

Да и была ли она, эта память?

А осень летела над нашим миром, словно впервые. Я никогда такого не видела – прозрачно-теплый, тихий и неторопливый, шел по земле сентябрь… не шел – парил, и до первых дождей и заморозков было еще далеко. По утрам, выпадая из небывшего в настоящее, я все еще не могла избавиться от пронзительно-терпкого вкуса рябины на губах. А небо светилось такой голубизной, что шпиль Университета, казалось, терялся в ней; стоило запрокинуть голову, как все тревоги уходили туда, за облака, в тишину сентябрьского полдня. Но стучало в висках: морось, капли рябины на серой скале, медь волос и горечь взгляда…

Не в силах носить это в себе, я решила все-таки написать Светке – единственной из подруг, кто не только не стал бы смеяться (ибо с недавних пор она, как и я, верит уже в любые чудеса), но и смог бы помочь разобраться (будучи младше на год, Светка  гораздо умнее и хладнокровнее меня). Лучше бы поговорить, конечно, но между ней и мной – полторы тысячи километров. Так уж случилось. И обе мы ежедневно и ежечасно благословляли Интернет, дававший возможность утром отправлять друг другу весточки, а вечером читать ответ – и ночами сидеть в Сети, переговариваясь о многом… о чем не успели поговорить в короткие дни летних встреч.

«Я думаю, это Химринг, - закончила я письмо. – Что скажешь?»

«А всадник – ты?» - спросила Светка, подписываясь своим вторым именем – Алатариэль. Ее, золотисто-рыжую, почему-то так звали, несмотря на известность имени, и потому оно было ей особенно дорого.

«Хуже. Майтимо», - в тот момент я не сомневалась – он.

«Но почему в Химринге?» - удивилась Светка.

«А где же еще?» - удивилась было я, но поняла – гораздо больше меня всегда интересовала судьба Третьего Дома, а о феанорингах я если и упоминала, то только в связи с Клятвой… до недавнего времени.

«Может, ты там жила?» - высказала предложение Алатариэль.

«Может. Черт его знает. А может, у меня просто крыша едет. Пойду-ка я спать… авось чего еще увижу», - заключила я и вылезла из Сети.

Не так уж много знала я из текстов о лордах Первого Дома, но меньше, чем есть, знать уже не могла. Все-таки это, несомненно, был Майтимо. Но почему? Я – там – своим Лордом считала Финдарато…

Совершенно неожиданно на следующий день у меня в процессе беготни по городу выдались свободные полчаса. Выйдя из трамвая на остановку раньше, я спустилась к набережной и дошла до сквера, опоясывающего Университет широким кольцом. Когда-то я сбегала с пар и сидела здесь часами – особенно осенью. В этот – еще ранний – час в сквере почти никого не было; стояла тишина, только маленький фонтан шумел – торопливо, спеша что-то рассказать  случайным слушателям – троице студентов на соседней скамейке.

Я села неподалеку от них, откинулась на жесткую спинку, взглянула в небо. Тишина клочьями опускалась на ветви, утреннее оранжевое солнце рассыпало красные блики на пряжке моей сумки. Я закрыла глаза. Негромкий разговор троих на соседней скамейке мешался с недосмотренными ночью сказками и обрывками мыслей. Стучало в висках: Майтимо, Майтимо…

— … Я не знаю, правы ли мы были тогда, - голос чуть глуховат. – Прав ли я был, уведя братьев… прав ли был твой отец, не желавший торопиться.

— О том – стоит ли? Мы заплатили за все, ты же знаешь, - спокойно, даже чуть весело.

— Знаю, - почти неразличимым полувздохом. - Только не знаю – не бред ли вся наша жизнь здесь, Финдекано…

— В тебе слишком много отчаяния…

Я не могла слышать это наяву – значит, разговор был во сне. И ветер, холодивший щеку, был ветром не этого мира. Мой лорд и его брат, отпустив поводья, ехали чуть впереди, и лишь обрывки их слов долетали до нас. А мы – две женщины – держались сзади, и печальная улыбка, скользящая по губам моей названной сестры, не могла относиться к мороси зябкого утра, а только к горьким мыслям.

— Девушка, не у вас письмо упало? – один из студентов – высокий, медно-рыжий, в черно-алой одежде – протянул мне сложенный вчетверо узкий лист бумаги. Машинально поблагодарив, я сунула его в карман и проводила парня взглядом. Вернувшись к своей скамье, он легко вспрыгнул на спинку и, сказав что-то второму – русоволосому, гибкому, развернул на коленях огромный… не то чертеж, не то карту.

— ….А когда солнце встанет, мы ударим им в спину. Вот отсюда. Только смотри и ты – не начни атаку раньше времени, - терпкая горечь улыбки сменяется металлом приказа, сплетенным с отчаянной просьбой: «останься цел…»

— О том не беспокойся, Нэльо. Нам тоже надоело ждать – но еще немного мы выдержим.

«Мы ждали слишком долго» - вслух ли было это сказано, или пронеслось над вершинами скал, прошумело в ветвях, прошелестело камнями на дне горных ручьев?

А мы все так же держались поодаль, и холодные редкие капли с ветвей падали нам на руки. Потревоженные шагами лошадей, заметались в ельнике осенние птицы…

Высокий всадник откинул капюшон, взлохматил медные волосы, взглянул в небо – кругами плыли над скалами два огромных орла.

— Ничего… Это все равно – надежда.

Второй, натянув поводья, перебросил на спину перевитые золотыми шнурами темные косы и обернулся к нам.

— Нэрвен, - улыбка его была мягкой. – Не молчи, сестра. Что ты-то думаешь обо всем об этом?

— Не кажется ли вам, - ровным голосом проговорила моя спутница, - что лучше поговорить об этом по приезде в Химринг? У этих скал тоже есть уши…

— Ты права, как всегда, - едущие впереди рассмеялись и пришпорили коней. – Эгей! Ходу! До полудня мы достигнем крепости.

Я было тронула поводья, но холодная ладонь коснулась моих рук:

— Еще только рассвело, - сказала едущая рядом. – Мы приедем и раньше…

— … Еще только рассвело. Поздними становятся утра, - высокий женский голос был печален.

— Зато взошло солнце, - ответили ей. – Смотри, какой рассвет над рекой. Исчезает тьма…

«Исчезает тьма, - подумала я. – Аута и ломэ…»

Под нестерпимо яркими лучами ровным светом сияли обнаженные клинки. И золотом горели на солнце волосы всадницы, застывшей на холме у бело-золотого знамени.

— Наденьте шлем, леди, - сказал ей оруженосец. Она лишь отмахнулась.

— Место ли женщине в битве? – с досадой пробормотал юноша, но она услышала.

— Мои братья погибли, не дождавшись этого дня, - проговорила, не оборачиваясь. – Исчезнет тьма…

… Может быть, листок бумаги, оброненный на землю в сквере у набережной, не имел ко мне ровным счетом никакого отношения.

«…Ты знаешь, я многое вспоминаю сейчас, и многое происходило словно не со мной. Помнишь наши прогулки верхом? Лес словно в янтаре, небо отсвечивает золотом, и золотым светятся гривы лошадей и волосы вырвавшихся вперед – наших родичей.

Здесь все иначе. У нас морось и сырость. Сейчас уже налилась соком рябина – эти алые кисти стучат в окно каждую ночь, словно зовет кто-то. Влажный туман закрывает дорогу, и совсем нет ветра. Даже скалы покрыты капельками воды, и мах пропитался слезами…

У вас ветер… У нас – дождь.

Всего однажды я видел горы с высоты птичьего полета. Ты помнишь…?

Прости. Я не стану напоминать тебе о прошлом. В конце концов, все когда-то уйдет, чтобы не вернуться.

Вчера ночью я видел – во сне или наяву? - отца. Он стоял у моей постели и молчал. А потом за окном подал голос мой конь – и отец вскинул голову тревожно, прислушался и вышел. Я лежал с открытыми глазами в непроглядной тьме, но так и не услышал его шагов.

Если бы я был рядом с ним в тот день!

Что проку сожалеть. И ты был рядом с Феанаро в бою – но смог ли ты удержать его? Наших отцов не остановил даже Намо Судия, а я не стал бы и пытаться – бесполезно.

Если ты приедешь ко мне, брат, я покажу тебе эту рябину. Растет ли у вас в горах такая?…»

«Ты тоже была там», - писала я в тот вечер Алатариэль, и  Светка ответила мне почти сразу:

«Не зря же я ношу это имя…»

3.09.2003.