Короли поневоле

Финголфин

Ита Морнэ

Хелкараксэ. Привал

Я даже не думал, что однажды увижу прямое предательство. Это хуже, чем если бы Феанаро сообщил мне в лицо, что не желает больше иметь со мной дела. Тогда я бы понял. Это было бы честно. Но вот так, идти вместе, делить тяготы похода, вместе… сражаться… я вспомнил, когда сын стоял, не веря своим глазам, хотя корабли уже почти догорели.

Потом я произнес свою речь. Я объяснил, почему хочу продолжить свой поход. Я сказал, что дорога будет трудной, что многие погибнут. Меня слушали. Мой голос возвышался над ними, и никто не возразил, что не надо идти, государь, вернемся!

Хотя я знаю, что пошел бы в любом случае. И Финдекано. И все последовали за нами.

Тогда еще была возможность вернуться. Еще было время. Но они пошли за мной. Там, в Амане, когда они вняли призыву Феанаро идти, они не слушали моего мнения, они считали, что мой старший брат прав, "трусы останутся…". Теперь же, вспомнив свою вассальную клятву, они решили, что бросить меня не имеют права. Я почувствовал, что губы мои расползаются в грустную усмешку. Теперь! Теперь они хотят остаться со мной. Когда я спорил с братом о походе, они решили, что я все-таки неправ. А сейчас они готовы идти со мной, идти за мной и умирать за меня.

А Хелкараксэ оказалось совсем не таким, к чему могли быть готовы нолдор, к чему я бы мог их приготовить. Эта ледяная пустыня навсегда заставила молчать многих менестрелей, отобрала мечи у многих отважных, лишила друзей и братьев… Она оказалась не менее страшна, чем пламенный дух моего брата. Из огня — в лед. Если мой брат призвал их всех следовать за его пламенем, быть опаленным и сожженным, то я призвал последовать ко льду?

И они умирали, один за одним. Не проходило и дня, чтобы я не видел новое угасание. Слишком холодно, слишком страшно, слишком безнадежно. И как я ни старался, мне не удавалось подбодрить всех, утешить их, подарить эстель. Она сгорела там, в Лосгаре.

А я вспоминал Аман, когда становилось совсем уже невмоготу терпеть холод и видеть только тьму. Когда наступало время отдыха, и эльдар смыкали глаза, падая в омут снов, которые не приносили облегчения, я думал об отце, о Валар, о Древах. Каково теперь Финвэ там, в Мандосе? Король нолдор, выступивший против Врага, я буду достойным тебя. И если смерть настигнет меня, то только в бою.

А ведь когда-то, в такие далекие времена, которые кажутся нереальными, выдуманными сейчас, я был счастлив. Я был любим, матерью, отцом… я был ребенком. И Феанаро тоже был ребенком. Мы никогда не сходились с ним близко, он, верно, считал несправедливым, что отец женился второй раз. Возможно, он даже был прав. Если бы не было Индис, то мне не пришлось быть королем брошенных нолдор, мужем, оставленным женой, отцом, идущим за сыном, которого ведет дружба. Но не на все воля нолдор. Если бы не было Индис, наверно, отец был бы несчастен гораздо больше. Я лишь надеюсь, что приносил ему радость…

А мой младший брат? Он просто ушел, оставив все. Народ, брата, детей. Хотя, наверно, он полагал (может быть, даже не напрасно), что выросшим детям не нужны отцы.

Я посмотрел, как Финдекано повернулся во сне. Наверно, да, ему уже не нужна опека. Возможно, даже советы уже не нужны. Он стал воином, он ведет за собой собственную дружину, он видел смерть… он приносил ее… Он стал совсем взрослым, он станет вождем после меня. И отцовская рука будет уже не столько помогать, сколько мешать. Он ушел бы и без меня, он сильный. Но лучше уж быть рядом с ним, таким взрослым и видеть его, чем остаться в Амане в неведении.

Это напомнило о решении Анайрэ. Я вздохнул. Может, она тоже права? Взрослым детям не нужны родители. Сколько можно жить, стараясь постоянно им помочь, охранять их, жалеть, защищать. Не много ли на это вечности? Наверно, так решила Анайрэ. Решив, что больше детям не нужна мама, она оставила их. А заодно и меня. Конечно, жены не должны страдать от поступков своих мужей. Здесь, в Хелкараксэ, ей пришлось бы трудно. И потому я одобряю твое решение, Анайрэ. Пойдя со мной, ты бы страдала, пойдя со мной, ты бы могла погибнуть, пойдя со мной… ты бы поддержала меня, когда мне плохо. А мне почти всегда плохо. Потому что никто не знает, что чувствую я, потому что никто не видит, когда я плачу и не слышит, когда я разговариваю с мертвыми, и никто не знает, как часто я желаю встретиться с Намо… Нет, о ней нельзя думать.

— Отец, — Финдекано приподнялся, — Почему ты до сих пор не спишь?

Я пожал плечами. А что я могу увидеть во сне?

— Я скоро лягу спать, не беспокойся.

— Что случилось?

Хорошо, что темно, можно слегка отвернуться и затеряться в темноте, скрывшись от ярких глаз.

— Я просто думаю, вспоминаю, размышляю… спи.

— Ты думаешь о походе?

— И о нем тоже.

— О Валар?

— Да.

— О маме?

— Да, Финдекано, и о ней я тоже думаю, — хотя о ней лучше не думать. — Ты лучше спи, завтра предстоит не менее тяжкий путь, чем сегодня, — боюсь, что даже более тяжкий.

— Тебе тоже предстоит, ты должен отдохнуть.

Он боится, что я умру? Он боится. Нет, сын, я не позволю себе умереть, пока за мной идет мой народ, пока я знаю, что нужен им, пока есть ты, пока я тебе нужен.

— Ложись, за меня не волнуйся, я скоро засну, — жаль, что нельзя потребовать или попросить вечный сон, прямо сейчас. Провалиться в спасительную колыбель сна и больше не чувствовать ни страха, ни боли, не этого бесконечного, слепящего, обжигающего льда!