|
|
|
Фред
Сцена не-охоты
(в названии — определение одного археологического экспоната от Кеменкири)
— А где лорд?
— А лорд за водой пошел.
— Но... — и выразительно кошусь на полный котелок,
укрепленный над костерком.
Еще вода? Зачем бы? Впрочем...
Впрочем — ясно, зачем. Так же, как ясно, кто именно и
есть — лорд. Он у нас один, других приходится называть поименно, а его
— нет нужды. И так ясно. Стоит его увидеть — и все ясно. Лорд. Иного не дано,
да и не надо. По крайней нам — им и мне.
"Они" — это ближняя дружина, а я — просто
тот, кто идет следом. Я это сам выбрал. Добровольно, с ясным умом, в своем
сердце однажды решив, что — всегда буду идти следом за ним. Решил... и
— не пошел. Дважды. Нарушил — что? Обет, данный самому себе? да, пожалуй так. Не клятву, нет, среди наших
само это слово — клятва — не в чести, по вполне понятной причине. Так что —
не клятву. Обет. Есть ли разница, кроме простого звучания слов? Наверное...
не знаю.
В первый раз — как давно это было? Если мерить
прошлой меркой — совсем недавно. Только вот прежняя мерка не применима здесь,
в этих Смертных Землях, где время летит, как стрела к цели... Знать бы
еще — к какой?... впрочем, ладно. Не важно. Просто —
по нынешней, здешней мерке все было давно. Очень давно. Еще до...
Много до чего. До первого страшного поражения — но после гибели Феанора. До первого отчаянья — но после первого же урока
в предательстве. До жуткого понимания, что значит слово "заложник" —
но уже после...
После смертей, Тьмы и Клятвы —
той, из-за которой нет никому из нас иных клятв и Клятв. После. Между. Вот,
примерно тогда. Уже решив для себя, что — пойду за ним, я и не пошел.
Ожог — это такая странная новость... Ведь вправду же — именно новость:
странно понимать, что даже резаную рану можно перевязать так, чтобы она не
мешала, или — не очень мешала... А на ожог доспех не натянешь, то есть,
конечно, можно и натянуть, но вот двигаться — это уже никак... Что ж, тогда и
не пошел. Следом. На — кто
мог знать?! — гибель. Все было уже решено, не нами, за нас, про нас... Мы
были так уверены, что — вот, только что, на том темном, пустом берегу — мы
сами, ведомые новым Королем, изобрели то, что чуть позже сами и назвали
предательством. Нет, не мы. Это было задолго до нас — в ином разуме, не
скажу, что — в сердце, не скажу, ибо не знаю, а есть ли сердце — у Врага? не
думаю... Теперь — точно не думаю. Потому что — не верю, что существо с сердцем
способно на такое. Не верю.
Из того отряда не вернулся ни один. И — только один
остался жив. Только он один — остался. Один.
...Когда те принесли его меч — в доказательство, что
да, именно он и именно у них — я тоже не пошел. Тогда, когда было сказано —
"Мы не уйдем", я не пошел тоже. Когда один из нас — от
невозможности просто жить, когда он – там, от отчаянья, от — мало ли? —
безумия, которое многих из нас тогда овевало своими мягкими крыльями — ушел следом,
тогда я тоже — не пошел. Не смог. Не успел? Не захотел становиться для заложника
этакой добровольно-пришедшей плетью? Кто знает... а
я и не скажу... просто — не пошел. И — правильно сделал, конечно же! Тому еще
повезло, и — особенно! — повезло лорду: просто не увидел, даже не
почувствовал, что рядом кто-то свой... Со мной бы так не получилось,
на такое рассчитывать — это уже не эстель, на такое никакой эстель не
хватит... Как ему, тому, пошедшему — повезло!... И —
какая страшная цена этого вот... везения... Никогда не завидовал ему,
никогда. Да и — чему тут завидовать? тому, что выжил? ну, разве что... Тому,
что ему теперь "все можно"? было бы ему хоть что-то надо, кроме
своего огорода...
Разве что — всегда идти следом? да, этому можно позавидовать...
Но я — не пошел. Из последних сил
убеждая себя — уже потом, потом, потом! — что был прав, однажды, как на
стрелу горлом напоролся на подтверждение этой вот своей правоты. Не плетью я
бы пришел, нет, а вот чем — и думать об этом не хочу! и — не могу не думать,
даже сейчас, когда все прошлое уже давно прошло. Он, лорд, он тогда
уже вернулся, к нам, вернулся — живым и начинал возвращаться — к самому себе.
Не к прежнему, но — заново. Он же мечник всегда был потрясающий, это ведь и
был его подлинный Дар — фехтование. Правда, на двух мечах, ну, да что уж — теперь-то!
И с одной левой он — страшный противник, а чего это ему стоило... вот, я
видел — дорого. Страшно дорого. И подтверждение то жуткое я
именно на тренировке увидел. Рубаха у него сбилась, съехала с правого
плеча — и я увидел. Не само это плечо, пусть и странновато свернутое,
чуть вперед и вверх, а то, что на груди, пониже ключицы. Что могло оставить
этот след?! это было что-то запредельное, что-то такое, чему просто не может
быть места в мире! Видеть это было невыносимо, и невыносимо — слышать.
Я не знаю, может, кто-то и мог бы отгородиться от звучания такой раны, но у
меня не получилось. Мне было слышно и было — ясно, хоть и невозможно принять:
дикая фальшивая нота, скрежет о кость тупого жестокого металла... как я тогда
выдержал?
Как он выдержал — тогда?!
Впрочем, в то время я уже был тот-кто-идет-следом.
Мне — уже — повезло. Пусть не так страшно и не так невероятно, как огороднику,
но — мне было довольно и такого везения. Ровно по моей мерке.
...Поначалу это были только слухи — слишком уж похоже
на какую—то удивительную песню, а не на реальную жизнь! В реальности — есть
ли место таким чудесам? чудесам преданности, отчаянья, отваги... Впрочем, спасший всегда был — Отважным! Только — он ведь не Вала, верно? он — такой же, как и мы, не
сильнее, не могущественнее, не... Не-не-не. А он — он просто пошел и
вернулся. Просто — он тоже пошел следом. Без надежды, без поддержки,
почти без оружия... Кто-то говорил — с арфой... Я не спрашивал, а так — мне
не очень-то верится, что там эта арфа была бы к месту... Хотя — кто знает?
Только они, двое. И — тот орел, пожалуй, а больше — никто. Никто?
Мне кажется, был и еще один взгляд. Не мог не быть.
Еще один, а вернее — Один. Единый. Мне так — кажется.
Может, потому-то мы и поверили? Ах, как мы
поверили! Отчаянней и безоглядней, чем в восход
Луны, восторженней, чем в Солнце! В первый миг показалось — раз он вернулся,
то всё теперь возможно, любые чудеса! Ведь ни одно чудо не может
сравниться с этим, верно? ни одно. А вот потом...
А потом — стало страшно. Он вернулся, он жив, а мы...
Ведь мы заранее признали его — мертвым. Мы жили, осматривали новые
земли, сражались — мы жили, считая его погибшим, а он... Он все это
время был жив. Был — там. Мы обрекли его, отдали – все мы, хоть
роковые слова и сказал один лорд Макалаурэ... Похоже, никто из нас не мог
даже подумать "я здесь не при чем", никто, кроме того огородника.
А он за эту возможность заплатил, так дорого заплатил, как никто из нас не
решился... И каждый из нас, не—заплативших, оказался наедине со своей совестью… наверное, это похоже на Мандос...
Не знаю, но не удивлюсь, если там будет именно так: каждый — наедине. Один.
Как и он – там.
Я хотел уйти. Просто — уйти, в
никуда, только бы — уйти. Не от него — от самого себя. Счастье, что меня
отговорили. Вернее – отговорила. Всего—то пара слов — и все стало на
свои места. Уйди я — кто стал бы доискиваться до истинных причин? точно, что
не он, не тот единственный, перед кем я так отчаянно-безнадежно
желал быть безупречным... Уйди я — что он подумал бы о себе? Вот то-то...
И когда я наконец смог
увидеть его — не издали, на руках у спасшего, когда только и видно,
что темно-рыжие пряди на светло-рыжем лисьем меху теплого плаща (а день —
ясный, тихий, солнечный, словно не осень, а все еще лето... и при этом —
зимний плащ.)... Нет, в тот раз я не видел его, его тогда было так
мало, словно и тела под плащом — не было... Только пряди, перевитые серебром —
так мне тогда показалось... Это уже потом — разглядел, что — седина, потом,
тогда, когда увидел его во второй раз. Близко. Так что в глаза можно
заглянуть — но нельзя, нельзя, потому что не смею, не могу, не пошел, не
сдержал данного обета... И — головы не поднять, самого себя не расслышать,
так кровь бьет в виски, но и не сказать — невозможно, потому что ведь — за
тем и шел, не так ли? так, конечно же... Вот так, не слыша себя и не видя —
его, я выговорил: "Прости меня, лорд мой и...", и, преклонив
колени, то, за чем шел: "...и прими мою преданность заново."
Прими мою преданность — заново.
И только потом заставил себя взглянуть ему в глаза.
Сначала просто не понял, что же с ним... А потом — не
поверил. Не поверил, что можно этому — разучится. Ведь нет ничего
естественнее и проще, а у него не получается, Валар Великие,
что же с ним стало, что с ним стало там, если он разучился
смеяться?!... Но — не разучился. Наверное, это была самая безумная присяга,
которую кто-либо кому приносил: лорд и его вассал хором, до слез — смеются...
Мы — смеялись. Оба. До слез.
Оба — смеялись.
Заново. Заново!
А теперь он, оказывается, за водой пошел... И что? не
в первый раз, и не в последний, конечно же. А потом, если успеет, будет
следить за костром, варить что-то... Что у нас? кажется,
рыба... вот, еще и рыба, тоже — его улов, наверняка... Рыба — это хорошо, только чистить — морока, а так, рыба — это не
кабан какой-нибудь, да и острога — не копье и, тем более, не рогатина...
Хотя — лорд с копьем вполне справляется, этому я сам
был свидетель, я, да еще тот целитель... наверняка, не только мы одни, но мы —
точно. А та тварь — откуда она взялась? впрочем, откуда они все берутся?
Только мы еще с такими не сталкивались, а он...
Насмотрелся в свое время — вот и все, что он тогда сказал. Да уж, и верно —
насмотрелся. Потому и тренировался "на расстояние", а с чем, если
лук — это уже не для него, не для одной руки? Только копье.
Целитель, как только услышал, вскинулся, совершенно серый: "Что? Да он —
безумец! с его спиной!..." А я и не подумал
тогда, что — спина... Думал — рука, плечо... разве этого — мало? разве не
довольно?!... Но додумывать пришлось уже по дороге,
а там — там та тварь. Похожа на волка, но больше и звучит
иначе. Чем-то схоже с той жуткой отметиной — тупая, жестокая сила,
сокрушающая кости... Вылетела откуда-то из ложбины и кинулась — ровно между
лордом и мною — на целителя. У нас троих из оружия только и было, что то копье у лорда. И... я только на миг глаза его
увидел, а потом — потом все закончилось. Тварь залила темной кровью молодую
траву, конь целителя затанцевал испуганно — и все... Все. Только копья лорд
после этого случая в руку не брал — ни разу. Ну, или я не видел. А еще на
обратном пути он почему-то сказал мне "Прости..." За что? разве он
мог — промахнуться?
А вот теперь — за водой. Он — за водой, а я — за ним.
Не потому, что обещал, нет — просто. Не от любопытства. Не от беспокойства.
Не-не-не. Просто так. Следом. Речка здешняя — мелкая, но холодная. Да и то
сказать — лето только началось, вода еще не успела прогреться... Я тихо, я не
помешаю... было бы — чему...
...Наверное, этому...
Раньше, когда это только повелось — вот, эти за
водой походы — он уходил от голосов. От братьев своих — уходил, от
горестных глаз одного, от непрошенной живости других, от взглядов третьих...
От разговоров — о самом себе. О том, как же он — теперь, о том — кто
он теперь. От всего того, что уже не имело никакого значения для него самого.
Потому что — какое значение могут иметь слова? после того железа...
Впрочем, наверное, все же имело какое-то — иначе
зачем было бы уходить? Поначалу за ним пытались следовать — мало ли, может,
надо будет помочь? — но быстро перестали: поняли. Все — рано или поздно мы
все это поняли. Даже ему, а вернее — именно ему — нужно было время для
одиночества. Те, кто не знал его прежде, сочли это
новой привычкой, но те, кто — знал, те (мы!) радовались. Радовались,
потому что эта привычка была еще той, давней, из-за Моря. Хоть что-то
осталось неизменным в этом страшно-переменившимся нолдо. Страшно-резко,
страшно-необратимо... Но — не полностью. Хоть что-то осталось, как цвет
волос, пусть и пересыпанных пеплом седины, как рост, как — кого благодарить
за совершенное чудо? — прямая спина... И — как вот эта привычка к
одиночеству. Так что — кто-то говорил и спорил, строил планы или рассказывал
новости... А лорд — лорд уходил за водой. И никто не мешал ему в этом. Никто.
Даже я.
Я и теперь — не помешаю.
Просто посмотрю издали.
На летящие по воде солнечные блики. На переплетения
приречных трав, на высокие, сухие — от прошлой осени сухие — камыши, на
серебряную ветлу, склонившую ветви почти к самой воде... И — на него. На
моего лорда. На того, кто ушел за водой, а на деле — просто за покоем.
Верно ведь?
Ну, и еще...
...И еще — за тем, чтобы никто не мешал ему — рисовать...
— Лиске, так что лорд?
— Он пошел за водой...
Конечно. За чем же еще?...
|
|
|
